Проводник смерти - Страница 50

Еда оказалась не слишком изысканной, но плотной и по-настоящему вкусной, а пиво было выше всяческих похвал. Гитарист перебирал струны, время от времени прерывая игру, чтобы затянуться дымившейся в пепельнице сигаретой, и глядя не его нервные руки с длинными гибкими пальцами, Илларион снова подумал, что, вполне возможно, все еще будет хорошо.

После того, как они расплатились и ушли, рыжеусый бармен немного поболтал с седым гитаристом Гришей, выкурил с ним за компанию сигаретку и нацедил Грише бокал темного — Гриша любил темное пиво. Сам бармен любил светлое, но пить не стал: от пива он соловел, а день только начинался.

Выпив пива, Гриша совсем загрустил, повесил голову и перестал отвечать на реплики бармена, снова принявшись выделывать акробатические этюды на шести струнах. Такое случалось с ним частенько — по натуре Гриша был пессимистом, — и бармен, незаметно пожав плечами, вернулся к своей газете. Ему хотелось поскорее дочитать статью, которая его заинтересовала, чтобы позже обсудить ее с кем-нибудь, хотя бы с тем же Гришей, который после пятого или шестого бокала любил поговорить о политике и становился настолько же красноречив, насколько до этого бывал немногословен.

Статья называлась «Власть уркаганская» и была подписана Андреем Кареевым.

Глава 10

Муха приходил в себя постепенно, как бы по частям. Где-то на границе слышимости играла музыка, за стеной кто-то ходил, время от времени наступая на скрипучую половицу, которая отзывалась пронзительным негодующим визгом. Где-то совсем рядом капала вода, а спину ощутимо пригревало.

Вокруг было темно, и некоторое время тело еще цеплялось за иллюзию сна и покоя, но тут Муха совершил ошибку, открыв глаза и шевельнув головой, и покой испарился, как капля пролитой на раскаленную плиту воды.

Голова сразу же, как по команде, стала раскалываться надвое, причем острие этого клина располагалось почему-то не во лбу или затылке, как это обычно бывает, а в самом кончике подбородка. Кроме того, у него ныли запястья и затекла спина, а в глазах все двоилось и плыло, как от сильного похмелья.

Муха попытался встать и окончательно пришел в себя, обнаружив, что не может этого сделать из-за наручников. Наручников было две пары, и с их помощью кто-то буквально распял Муху на змеевике в ванной.

В том, что это была именно ванная, сомневаться не приходилось, поскольку огромная угловая ванна находилась прямо перед Мухой, но вот где расположено это роскошное помещение с огромным, до самого пола окном выходившим в голый, обнесенный высокой стеной яблоневый садик, он понятия не имел.

Он поерзал на гладком плиточном полу, пытаясь устроиться так, чтобы окончательно не сжечь себе спину: змеевик был не теплым, как ему почудилось в полубессознательном состоянии, а довольно-таки горячим. Еще раз осмотрев залитое пасмурным светом просторное помещение, Муха попытался припомнить, как он здесь очутился. Логичнее всего было бы предположить, что он наконец забрался куда-то не туда и его застукали на горячем и ухитрились повязать. Значит, вот-вот прибудет милиция…

«Стоп, — сказал себе Муха. — Милиция, по-моему, уже прибыла. Здоровенный такой дядя в штатском…

Точно! Капитан Нагаев. Кроссовки нашел, гад… Грозился застрелить при попытке к бегству. Значит, не застрелил.

Так это что же, на Петровке такие санузлы? Бред собачий. Постой-ка, я ведь собирался его вырубить и сбежать. Выходит, не получилось?..»

Муха застонал и дернулся, звякнув браслетами наручников — теперь он вспомнил все до конца и понял, что влип основательно. На секунду ему даже стало жаль, что капитан не привел свою угрозу в исполнение: в конце концов, тогда все было бы уже кончено, он бы просто не проснулся, оставшись в блаженном неведении относительно того, ради чего его сюда притащили.

Он смутно помнил, что Нагаев оказался гораздо крепче большинства людей, с которыми был знаком Муха. Вроде бы, чертов капитан что-то с ним сделал…

Муха криво ухмыльнулся. «Что-то…» Это был самый обыкновенный нокаут, но вот последствия у него были какие-то совершенно необыкновенные. Заранее стиснув зубы в предчувствии слепящей вспышки боли, Муха тряхнул головой. Это действительно оказалось чертовски больно, но зрение, кажется, немного прояснилось. Муха никогда не пробовал наркотики, но сейчас ему казалось, что капитан чем-то накачал его для пущей надежности — обыкновенный удар в челюсть не мог привести его в такое расфокусированное состояние. Муха гордился своим умением держать удар — разумеется, в те времена, когда это имело хоть какое-то значение.

Спину припекало все сильнее, и Муха не сомневался, что, если его в ближайшее время не освободят, кожа на спине превратится в сплошной волдырь. Он еще немного повозился, пытаясь устроиться так, чтобы избежать ожогов, но быстро убедился в тщетности своих попыток: над ним явно поработал специалист, и сдвинуться удалось не более чем на сантиметр. Сдавшись, Муха прекратил возиться и обмяк, вернувшись в исходное положение. С губ сорвалось ругательство, и он обреченно покачал головой, услышав, как слабо, почти жалобно оно прозвучало.

Каким бы тихим ни было произнесенное Мухой словечко, его услышали. Вычурная дубовая дверь с узорчатым окошечком в верхней половине бесшумно распахнулась, и в ванную вошел коренастый крепыш с бычьей шеей и круглым, словно нарисованным с помощью циркуля, лицом. Широко распахнутый ворот его белоснежной, жесткой от крахмала сорочки позволял полюбоваться украшавшей его шею толстой золотой цепью, а торчавшая из наплечной кобуры рукоять какого-то очень большого пистолета довершала картину. Незнакомец жевал зубочистку, небрежно перебрасывая ее из одного угла рта в другой, и смотрел на Муху с деланным сочувствием Он подошел и непринужденно присел рядом с пленником на край белоснежного унитаза непривычной конструкции. В руке его вдруг словно по волшебству возник черный трубчатый ключик на кожаном шнурке.