Он, как всегда, немного притормозил возле площадки, на которой были расставлены столики-грибки, но знакомого дерматинового пальто нигде не было видно. Нагаев отъехал от пивной подальше и, заметив на тротуаре будку телефона-автомата, остановил машину и позвонил Игогоше домой.
Игогошин телефон, как ни странно, функционировал — ушастый хитрец никогда не забывал вовремя оплачивать коммунальные услуги и счета телефонной станции несмотря на свою угрозу не отдавать государству ни копейки. Сам Игогоша оказался дома и долго жаловался Нагаеву на жестокий грипп, который, по его словам, он заработал, служа Отечеству. Капитан объяснил ему, что он, старший оперуполномоченный Нагаев, умеет быть пострашнее любого гриппа, и велел через двадцать минут быть на месте. Игогоша выторговал себе еще десять минут на то, чтобы выпить чаю и как следует закутать горло, и Нагаев согласился — сегодня он мог позволить себе быть снисходительным к маленьким слабостям окружающих, а особенно Игогоши.
Игогоша прибыл через полчаса, минута в минуту.
Вид у него действительно был неважнецкий, даже хуже, чем обычно, из носа текло уже непрерывно, и капитан брезгливо посторонился, помогая осведомителю взобраться на нижний край обрушенного оконного проема.
— Спасибо, начайник, — прогнусавил Игогоша. — Зачем я тебе понадобився? Что-то сгочное?
— У милиции несрочных дел не бывает, — сказал капитан.
— Кстати, о девах, — вскинулся Игогоша. — Как моя посведняя наводка? Помогво?
Нагаев сморщился и отрицательно покачал головой.
— Мимо, Игогоша, — сказал он. — Знаешь, как бывает: ну, очень похоже… но не то. Нет, ты не суетись, деньги твои, ты их честно заработал. Кораблев этот — действительно экзотический фрукт, но к Мухе он никакого отношения не имеет.
— Ну, конечно, — иронически подхватил Игогоша, вынул из кармана пачку «Мальборо», открыл и предложил капитану. Нагаев отказался, снова покачав головой. — Конечно, не имеет! А мой папа — импегатог Магса, а сам я Супегмен. — Он встал в позицию и сделал движение обеими руками, словно расправил за спиной складки невидимого плаща.
Нагаев понаблюдал за этой пантомимой и снова покачал головой.
— Ты же, вроде бы, больной, — напомнил он. — Говорил, с постели встать не можешь, а теперь устроил мне цирк с допросом…
— А потому что не надо пудгить мне мозги! — сердито сказал Игогоша. Что я, гимназистка? Я тебя хоть газ подвев?
— Так может, тебе звание присвоить? — вкрадчиво спросил Нагаев. — Или орден вручить?
— И не мешаво бы! — окончательно раздухарившись, воскликнул Игогоша. Что бы ты без меня девав?
— Ладно, ладно, не пыли, — примирительно сказал Нагаев. — Ты же бывалый мужик, Игогоша, должен понимать, что такое служебная тайна. Вот когда посадим Муху, я тебе по этому делу дам полный отчет вместе с денежной премией. Если доживешь, конечно.
Игогоша насторожился.
— Ас чего бы это мне помигать? — подозрительно спросил он. — Ты на что это намекаешь?
— Да не намекаю я, — сказал Нагаев. — Просто у тебя горло больное, а ты рот разеваешь шире собственной морды. Так ведь и помереть недолго… от простуды. Ладно, Игогоша, не булькай. Каждый зарабатывает свои бабки, как умеет… Или я не прав? Может, ты у нас за идею?
— Конечно, за идею, — с достоинством ответил Игогоша. — Выдоить из этого госудагства, сколько успеешь — чем не идея? Пгедвожи более возвышенную — может, я и согвашусь.
Нагаев фыркнул, но вдруг задумался и даже полез пятерней под кепку, чтобы облегчить этот мучительный процесс.
— А, — мгновенно уловив его колебания, обрадовался Игогоша, — не можешь! Все вы так, кгутые — живете, пока не найдется кто-то покгуче вас. Бегаете, стгевяете, могды вомаете, а пгосто подумать — зачем это все? — вам некогда.
— Ф-фу, — сказал Нагаев. — Ну, брат, уморил. Ты сегодня прямо Цицерон какой-то, ей-богу. Ты вот что, Цицерон… Ты адрес этого своего Сереги помнишь?
— Какого Сегеги? Это художника, что ли?
— Ага, художника. Который с бородой.
— Это авангагдиста, да? Так он завтга с австгияками уезжает. Выставку пгезентовать. В этой, как ее… ну да, бвя, в Австгии.
— Надолго?
— А хген его знает. Собигався на две недеви, а там как кагта вяжет.
— М-да, — протянул Нагаев. — Ненадолго. Так где он живет-то, этот непризнанный гений?
— Уже пгизнанный. — Игогоша хихикнул, пошмыгал носом и назвал адрес бородатого художника Сереги. — Тойко он там, считай, не живет. Он в мастегской живет, в подваве под пгачечной-Знаешь стачечную самообсвуживания?
— Это на углу? — Нагаев нахмурился. — Ты чего гонишь, урод сопливый, прачечная и так в подвале!
— Пгавильно! Тойко пгачечная — это как бы повуподвав, под ним еще один есть, вгоде бомбоубежища.
Андеггаунд, это же надо понимать!
— Угу, — Нагаев покивал. — Спасибо, Игогоша, удружил. С меня причитается. Только ты вот что… дело это, которое мы с тобой на пару расследуем, очень опасное.
Я тут отправил рапорт начальству, чтобы принять меры предосторожности — в том смысле, что как бы чего не вышло… В общем, начальство дало добро. Вот, держи.
Не снимая черной кожаной перчатки, он полез за пазуху и вынул оттуда обшарпанный наган с поцарапанной деревянной рукояткой и, залихватски крутанув барабан, протянул револьвер Игогоше. Игогоша шарахнулся назад, оступился на куче битого кирпича и чуть не опрокинулся на спину, в последний момент отчаянно замахав руками и удержав равновесие.
— Ты чего, чудак? — удивился Нагаев.
— Чегт, напутав, — сказал Игогоша, медленно успокаиваясь. — Огужие… Не люблю огужие, капитан. Это твои иггушки — твои и таких, как ты. Я тойко пивной бокав умею дегжать. Нет, пгавда, зачем мне это?