Проводник смерти - Страница 58

— Прискорбная задержка! — с жаром вставил собеседник.

— Так уж и прискорбная. Я же понимаю: служба.

— Да, — загрустил голос в трубке, — служба…

И опасна, и трудна, как говорится. Так я приеду?

— Разумеется. Сейчас я приведу себя в порядок и через полчаса буду готова вас принять.

— В порядок? Зачем же приводить в порядок такую красоту?

Инга Тимофеевна не удержалась и мелко захихикала в трубку, польщенная комплиментом. Ее собеседник тоже испустил негромкий, очень корректный и сдержанный смешок, совершенно не обидный, а, напротив, располагающий.

— До встречи, милейшая Инга Тимофеевна, — проворковал он и повесил трубку.

Закончив разговор, Инга Тимофеевна решительно выбралась из-под одеяла, оделась, привела в порядок волосы, умылась, и только после этого, тщательно прополоскав, вставила на место зубы. Затем она убрала в шкаф постельное белье, поправила на тахте сбившееся за ночь покрывало и пошла ставить чайник. В глубине души она лелеяла надежду, что гость, которого она ждала, догадается прихватить с собой что-нибудь вкусненькое: годы, проведенные за столом секретаря, настолько приучили ее к подобным подношениям, что она до сих пор считала их в порядке вещей и могла обидеться, например, на почтальона, который принес ей пенсию и не догадался купить хотя бы маленькую шоколадку.

Звонок в дверь раздался ровно через полчаса. Полная радужных предчувствий Инга Тимофеевна поспешила в прихожую и распахнула дверь.

На пороге стоял мужчина лет сорока, при взгляде на которого Инга Тимофеевна впервые за многие годы по-настоящему пожалела о своем возрасте. В этого элегантного красавца было легко влюбиться с первого взгляда, и его избранница наверняка никогда не пожалела бы о сделанном выборе.

— Еще раз здравствуйте и извините, — бархатным голосом проворковал гость и с поклоном протянул Инге Тимофеевне роскошную коробку шоколадных конфет. — Примите это в знак глубочайшего уважения и благодарности.

— Ах, что вы, стоило ли так тратиться? — жеманно прошамкала Инга Тимофеевна, вцепляясь в коробку обеими руками и пятясь, чтобы впустить гостя в узкую прихожую. Здесь в ее душу закралась тень подозрения: а не куплена ли эта баснословно дорогая коробка на причитающиеся ей денежки?

Гость, похоже, уловил ее сомнения и поспешил их развеять.

— Прежде всего — дело, — солидно сказал он и извлек из внутреннего кармана своего просторного плаща хрустящий конверт. — Извольте пересчитать.

— К чему такая спешка? — притворно изумилась Инга Тимофеевна, беря коробку под мышку и выхватывая у него конверт. — И не буду я ничего пересчитывать, мы же с вами интеллигентные люди…

— Мы с вами — да, — согласился незнакомец, — а вот наш кассир… ну, не то чтобы совсем нет, но как-то не очень. Вы меня понимаете? Компрене ву, так сказать? А я, грешным делом, так торопился, что даже не заглянул в конверт. Так что вы пересчитайте, пересчитайте. Денежки счет любят.

— Да вы проходите в дом, — пригласила Инга Тимофеевна, окончательно растаяв и делая приглашающий жест в сторону комнаты. — Чайку попьем, я только что заварила. С конфетами.

Она немедленно пожалела о последней фразе, поскольку у гостя мог оказаться отменный аппетит. Впрочем, гость, кажется, угадывал ее мысли еще раньше, чем она успевала подумать, и был очень воспитанным человеком.

— От чая не откажусь, — не чинясь, признался он, — а вот что касается конфет — увольте великодушно.

С детства смотреть не могу на шоколад. Папа у меня был… скажем так, довольно высокопоставленный мужчина, в еде недостатка не знали… ну, и вот, однажды няня не уследила, а я в одиночку сжевал целую коробку «Пиковой дамы». Помните, были такие конфеты? — Очень хорошие конфеты, — высказала авторитетное суждение Инга Тимофеевна, семеня вслед за гостем в гостиную. То, что она через минуту будет распивать чаек с сыном высокопоставленного чиновника полузабытых брежневских времен, льстило ее самолюбию.

Кроме того, ее очень радовало то обстоятельство, что в ближайшее время никто не собирался покушаться на содержимое драгоценной коробки с яркой картинкой на крышке.

— Конфеты хорошие, — согласился гость, осторожно опускаясь на указанный Ингой Тимофеевной стул, с виду находившийся при последнем издыхании. Стул сделал некое волнообразное движение, и гостю пришлось поспешно ухватиться за край стола, чтобы не рухнуть на пол вместе с норовистым предметом обстановки. — Только съел я их тогда просто неимоверное количество. Взрослому, наверное, и то сделалось бы не по себе. Ну, а обо мне и говорить нечего. Отравился, можно сказать. Да еще отец, когда с работы вернулся и про мои художества услышал, взял ремень, ну, и… того. Я теперь из сладкого только варенье могу есть, и то понемножку.

— Зато зубы у вас — просто загляденье, — сделала комплимент Инга Тимофеевна, расставляя на столе чайные принадлежности. Она была уверена, что зубы у гостя, как и у нее, все до единого искусственные — настоящие такими ровными и белыми просто не бывают.

В этом она ошибалась, как, впрочем, и во многом другом. — Так может, вареньица? У меня вишневое.

— Страсть как люблю вишневое варенье! — как-то совсем по-простому ответил гость и для наглядности вооружился ложкой, зажав черенок в кулаке, как двухлетний ребенок. Инга Тимофеевна опять хихикнула, едва не потеряв вставную челюсть, и резво прошаркала на кухню, вернувшись оттуда с начатой банкой засахарившегося варенья. Сражаясь с тугой крышкой, она не заметила легкой гримасы отвращения, промелькнувшей на улыбчивом лице гостя подобно облачку в ясный летний день. Розетку для варенья она так и не подала.